Стенограмма прослушки бесед Вернера Гейзенберга и других немецких физиках во время их заключения в английском Фарм Холле,после того,как они узнали об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.
В начале войны, ведущие ядерные физики Германии были призваны в департамент вооружения армии. Там, в рамках "уранового проекта" под руководством Вернера
Гейзенберга, им было поручено определить насколько деление ядер может помочь
в военных действиях. (Деление ядер было обнаружено Отто Ганом и Лизе Мейтнер в
1938 г.) В отличие от своих американских коллег, в рамках Манхэттенского проекта, немецкие физики не преуспели в создании их собственного ядерного оружия. В июне 1942 года исследователи сообщили Альберту Шпееру, что они не в состоянии создать атомную бомбу с имеющимися ресурсами менее чем за 3-5 лет, поэтому проект был отклонен.
По окончанию войны, западные союзники и Советский Союз пытались завербовать
немецких ученых в своих целях. С 3 июля 1945 года по 3 января 1946 года западные союзники
заключили в тюрьму десять немецких физиков-ядерщиков в английском загородном поместье Фарм Холл, их цель было получить информацию о немецком ядерном проекте путем тайной записи разговоров на пленку. Эта стенограмма включает в себя реакцию ученых на доклады о сбросе Америкой атомной бомбы на Хиросиму. Ученые также обсуждают свое отношение к нацистскому режиму и высказываю прогнозы на будущее Германии. Как показывает стенограмма, Отто Ган был особенно потрясен сбрасом бомбы. Позже, он выступал против неправильного использования ядерной энергии в военных целях.
I. Преамбула.
1. Настоящий доклад охватывает первую реакцию на новость о том, что атомная бомба была усовершенствована и была использована союзниками.
2. Немецкие ученые были потрясены новостями. Поначалу они отказывались в это верить и считали, что это был блеф с нашей стороны, чтобы побудить японцев сдаться. После прослушивания официальных сообщений они поняли, что это был факт. Их первой реакцией было выражение ужаса, из-за того что мы использовали это изобретение для разрушений.
II. 6 августа 1945.
1. Незадолго до обеда 6 августа я сообщил профессору Гану, что объявление о сбросе атомной бомбы было сделано БиБиСи. Ган был шокирован новостью и сказал, что он чувствует свою личную ответственность за гибель сотен тысяч людей, так как первоначально его открытие сделало возможным создание бомбы. Он сказал мне, что он сначала подумывал о самоубийстве, когда осознал страшные возможности своего открытия, и он почувствовал, что теперь они были реализованы, и это его вина. С помощью значительного колличества алкоголя он успокоился, и мы пошли вниз к обеду, где он объявил новость собравшимся гостям.
2. Как и следовало ожидать, объявление было встречено с недоверием. Далее приводится стенография записи разговора во время обеда.
[...]
Гейзенберг: Я не верю ни одному слову. Должно быть, они потратили все их 500 000 000 фунтов на разделения изотопов, вот это возможно.
Вайцзеккер: Если это легко и союзники знают, что это легко, то они знают, что мы в ближайшее время поймем как это сделать, если продолжим работать.
Ган: Я не думаю, что это будет возможно еще лет двадцать.
Вайцзеккер: Я не думаю, что с ураном имеет смысл что-либо делать.
[...]
Дибнер: Мы всегда думали, что на создание одной бомбы нужно два года.
Ган: Если они действительно сделали, то это было умно держать всё в секрете.
Виртз: Я рад, что у нас этого не было.
Вайцзеккер: Это другое дело. Как бы удивился Бензер. Oни всегда смотрели на это как трюк фокусника.
Виртз: Дойпель, Бензер и Компания?
Ган: Дойпель был первым, кто обнаружил увеличение нейтронов.
Хартек: Так кого винить?
ГОЛОС (?): Гана.
Вайцзеккер: Ужасно, что американцы сделали это. По моему это безумие с их стороны.
Гейзенберг: Нельзя этого утверждать. Так же можно сказать: "Это самый быстрый способ
окончание войны ".
Ган: Вот что меня утешает.
[...]
Ган: Я успокоился когда... кажется это Вайцзеккер сказал, что теперь есть
уран - тоже я обнаружил в моем институте, тело, поглощающее тепло, которое делало невозможным всё это, поэтому, когда они сказали, что могут делать бомбы, я был шокирован.
Вайцзеккер: Я бы сказал, что мы бы не преуспели в этом направлении во время войны.
Ган: Да.
Вайцзеккер: Это очень слабое утешение думать, что один человек в состоянии сделать то, что может сделать группа людей за один день.
Ган: Когда-то я хотел, чтобы весь уран был сброшен на дно океана. Я всегда думал, что возможно создать бомбу такого размера, что целая область будет уничтожена.
[...]
Виртз: У нас был только один человек, работавший над этим, а у них, возможно, было десять тысяч.
[...]
Гейзенберг: есть огромная разница между открытиями и изоретениями. В случае с открытиями, можно быть скептиком и не ждать множество сюрпризов. В случае с изобретениями сюрпризы действительно могут быть только для людей, которые не имели ничего общего с этим. Это немного странно, после того, как мы работали над этим в течение пяти лет.
[...]
Гартек: У них был полный штат, а у нас было недостаточно средств. Следовало бы производить сотни органических компонентов урана, проводить систематический осмотр их с лаборантами, а затем проводить химические исследования. Там этим никто не занимался. Но нам было совершенно ясно, как это должно делаться. Это означало бы нанять сотню человек, и это было невозможно.
Ган: Я мог видеть из многих научных вещей, которые двое моих американских коллег послали мне до 1940, что американцы были заинтересованы в этом деле.
Вайцзеккер: В 1940 году Ван дер Гринтен написал мне о том, что он отделял изотопы с General Electric.
Ган: Это злобный Бомке был в моем институте.
Гартек: Я никогда не встречал такого фантастического лжеца.
Ган: Этот человек пришел ко мне в 1938 году, когда неарийская фройляйн Майтнер еще была там. Было не легко держать ее в моем институте. Я никогда не забуду, как Бомке пришел к нам и сказал мне, что он подвергается преследованиям со стороны государства, потому что он не был нацистом. Мы приняли его, а потом мы узнали, что он был старым членом партии.
Вайцзеккер: Значит мы можем говорить о наших «Бомке-рушенных» институтах (Смех)
3. Все гости собрались, чтобы услышать официальное заявление в 9 часов. Они были совершенно ошеломлены, когда они поняли, что новость была подлинной. Они были оставлены на едине в надежде, что они будут обсуждать ситуацию и делать соответствующие замечания.
Гартек: Им удалось сделать это либо с масс-спектрографом в крупном масштабе, либо
они преуспели с фотохимическим процессом.
Виртз: Ну, я бы предположил, фото-химию или диффузии. Обычная диффузия. Они облучают его с определенной длиной волны.
Гартек: Или с помощью масс-спектрографов в огромных количествах. Это, кажется возможным для масс-спектрографа, делать один миллиграмм в день, -( говорят о '235'). Они могли бы сделать довольно дешевый масс-спектрограф, который, в очень больших количествах, может стоить сотни долларов.Это возможно сделать с сотней тысяч масс-спектрографов.
Гейзенберг: Да, конечно, если вы делаете это именно так; и они, похоже, работали такими масштабами. 180000 людей работали над этим.
Гартек: Что больше в сотню раз, чем у нас было.
Багге: Гаудсмит нас обманул.
Гейзенберг: Да, он сделал это очень грамотно.
Ган: Чедвик и Кокрофт
Гартек: И Саймон тоже. Он хладнокровный человек.
Коршинг: Во всяком случае, это показывает, что американцы способны на реальное сотрудничество в огромных масштабах. Это было бы невозможно в Германии. Каждый из них говорил, что другие были неважны.
Герлах: Нельзя же, в самом деле, говорить такие вещи, до тех пор пока урановая группа была заинтересована. Вы не можете представить себе более тесного сотрудничества и доверия, чем было в этой группе. Невозможно представить, что кто-либо из них сказал бы, что другие неважны.
Коршинг: Неофициально, конечно же.
Герлах(кричит): И не неофициально тоже. Не возражайте мне. Слишком много других здесь людей, которые знают.
Ган: Конечно, мы не можем работать в таких масштабах.
Гейзенберг: Можно сказать, что в первый раз большие средства были предоставлены в Германии весной 1942 года после этой встречи Растом, когда мы убедили его в том, что у нас есть совершенно определенное доказательство того, что это возможно сделать.
Багге: Здесь это произошло не многим ранее.
Гартек: В самом деле, мы знали, что это возможно сделать, если бы у нас было достаточно материалов. Взять к примеру «Тяжелую воду». Есть три способа, самый дорогой из них стоит 2 марки за грамм и самый дешевый – 50 пфеннигов. И они продолжают спорить по поводу того, что делать, потому что никто не был готов потратить 10 миллионов, если это можно сделать за три миллиона.
Гейзенберг: С другой стороны, весь этот бизнес тяжелой воды, которую я создавал, не мог быть использован для производства взрывчатки.
Гартек: До тех пор пока двигатель работает.
Ган: Кажется они создали взрывчатку до того как создали двигатели, а теперь они говорят: "В будущем мы будем строить двигатели"
Гартек: Если это факт, что взрывное устройство может быть создано с помощью масс-спектрографа, то мы бы никогда не сделали этого, так как мы никогда не смогли бы нанять 56000 рабочих. Например, когда мы рассматривали дело Клузиус-Линде, в сочетании с нашим циклом обмена, нам бы потребовалось использовать 50 рабочих постоянно, чтобы производить две тонны в год. Если бы мы захотели сделать десять тонн - нам пришлось бы нанять 250 человек. Мы не могли сделать это.
Вайцзеккер: Сколько людей трудились на V1 и V 2?
Дибнер: Тысячи.
Гейзенберг: Мы не имели морального права, рекомендовать правительству
весной 1942 года, использовать 120,000 людей только для этого строительства.
Вайцзеккер: Я считаю, что причина по которой мы этого не сделали, была в том, что все физики не хотели делать это, в принципе. Если бы все в Германии хотели выиграть войну, мы бы смогли это сделать.
Ган: Я в это не верю, но я рад, что нам не удалось.
Гейзенберг: Вполне возможно, что война закончится завтра.
Гартек: А на следующий день мы отправимся домой.
Коршинг: Мы никогда не вернемся домой.
Гартек: Если бы мы работали в еще большем масштабе, нас бы убила
'Секретная служба'. Давайте радоваться тому, что мы все еще живы. Давайте праздновать этот вечер в этом духе.
Дибнер: Профессор Герлах был бы обергруппенфюрером и сидел бы в Люксембурге как военный преступник.
Коршинг: Если кому-то не хватает смелости, то лучше отказаться сразу.
Герлах: Не нужно постоянно делать такие агрессивные замечания.
Коршинг: Американцы могли бы сделать это лучше, чем мы, это очевидно.
Герлах выходит из комнаты
Гейзенберг: Дело в том, что вся структура взаимоотношений между ученым и государством в Германии была такова, что мы сами не стремились на 100% сделать это, с другой стороны, мы тоже мало доверяем государству, так что даже если бы мы хотели сделать это, это было бы не просто
Дибнер: Потому что официальные люди были заинтересованы только в немедленных результатах. Они не хотели работать на долгосрочной основе, как и Америка.
Вайцзеккер: Даже если бы у нас было все, что мы хотели, это не значит, что мы бы продвинулись настолько же, насколько американцы и англичане. Понятно, что мы были почти так же далеко от решения, как и они, но это факт, что мы все были убеждены, что работа не может быть завершена в течение этой войны.
Гейзенберг: Ну, это не совсем верно. Я бы сказал, что я был абсолютно убежден в том что мы можем создать урановый двигатель, но я никогда не думал, что мы бы сделали бомбу и в глубине души я очень рад, что это двигатель, а не бомба.
[...]
(Ган выходит из комнаты)
Вайцзеккер: Если бы мы начали этот дело раньше, мы могли бы чего-то добиться. Если они смогли завершить проект летом 1945 года, то нам, возможно посчастливилось бы закончить его в зимой 1944/45.
Виртз: В результате мы бы уничтожили Лондон, но по-прежнему не покорили мир, а потом они бы сбросили эти бомбы на нас.
Вайцзеккер: Я не думаю, что мы должны оправдываться, из-за того что мы не добились успеха, но мы должны признать, что мы не хотели добиться успеха. Если бы мы поместили ту же энергию в него, как и американцы, это совершенно понятно, что нам бы не удалось разнести заводы, так как это сделали они.
Дибнер: Естественно за нами следили всё время.
Вайцзеккер: Можно сказать, что это могла быть гораздо большая трагедия для мира если бы у Германии была урановая бомба. Только представьте себе, если бы мы уничтожили Лондон урановыми бомбами, это бы не закончило войну, все еще сомнительно, было ли это хорошо.
[...]
Гейзенберг: Да. (Пауза) Примерно год назад я слышал от Сегнера из министерства иностранных дел о том, что американцы угрожали сбросить урановую бомбу на Дрезден, если бы мы не сдались в ближайшее время. В то время мне был задан вопрос, возможноли это, и я, с полным убеждением, ответил: «Нет».
Виртз: Я думаю, это характерно, что немцы сделали открытие, и не использовать его,
в то время как американцы использовали его. Я должен сказать, что не думаю, что американцы не стали бы не использовать его.
4. Ган и Лауэ обсудили между собой ситуацию. Ган описал новость как
огромное достижение, не имеющее аналогов в истории и Лауэ выразил надежду на скорое освобождения из-под стражи в свете этих событий.
5. Когда Герлах вышел из комнаты, он пошел прямо в спальню, где слышали, что он рыдал. Лауэ и Гартек подошли к нему и попытался успокоить его. Он, казалось, убедил себя в том что он побежденный генерал и единственной альтернативой для него было застрелиться. К счастью, у него не было оружия, и его в конечном счете успокоили коллеги. В ходе беседы с Лауэ и Гартеком были сделаны следующие замечания:
Герлах: Когда всё закончилось, я обсудил это с Гейзенбергом и Ганом, я сказал своей жене: "Война проиграна, и результат будет, как только противник войдет в страну, я буду арестован и вывезен" , Я сделал это только потому, что сказал себе, что это дело Германии, и мы должны понимать, что немецкие физики останутся. Я ни на мгновение не думал о бомбе, но я сказал себе: "Если Ган сделал это открытие, давайте по крайней мере, будем первыми, чтобы использовать его". Когда мы вернемся в Германию, будет ужасное время. На нас будут смотреть как на тех, кто уничтожил все. Мы не долго будем жить там. Вы можете быть уверены, что множество людей в Германии скажут, что это наша вина. Пожалуйста, оставь меня одного.
6. Чуть позже, Ген подошел успокоить Герлаха, и состоялся следующий разговор:
Ган: Вы расстроены, потому что мы не сделали урановую бомбу? Я на коленях благодарю Бога за то , что мы не сделали урановую бомбу. Или вы в депрессии, потому что американцы смогли сделать это лучше, чем мы могли?
Герлах: Да.
Ган: Вы, конечно, не в восторге от такого негуманного оружия, как урановая бомба?
Герлах: Нет, мы никогда не работали над бомбой. Я не верил, что это произойдет так быстро. Но я счтитаю, что мы должны сделать все, чтобы создать источники энергии и использовать их возможности для будущего. Когда был получен первый результат и концентрация была очень увеличена кубическим методом, кажется, я говорил с правой рукой Шпеера, поскольку Шпеер был не доступен тогда, сначало Оберст Гейст, а потом Заукель у Веймара спросил меня: "Что ? вы хотите с этим сделать ", я ответил:" на мой взгляд, политик, у который владеет таким двигателем может достичь всего, что он хочет ". За десять дней или две недели до окончательной капитуляции, Гейст ответил: "К сожалению, у нас нет такого политика"
Ган: Я рад, что не мы первыми сбросили урановую бомбу.
Герлах: Вы не можете остановить развитие. Я боялся думать о бомбе, но я стал
думать об этом, как о будущем, и что человек, который может поставить под угрозу использование бомбы сможет достичь чего-либо. Это то, что я сказал Гейсту, Заукелю и Мурру. Гейзенберг был там в Штутгарте в то время.
(Заходит Гартек)
Скажите, Гартек, разве не жалко, что это сделали другие?
Ган: Я очень рад.
Герлах: Да, но над чем работали мы?
[...]
Герлах: Нам не стоит говорить в присудствии этих двух англичан, что мы должны были сделать больше. Виртз сказал, что мы должны были больше работать над разделением изотопов. Одно дело сказать, что у нас было не достаточно средств, но нельзя перед англичанами говорить, что мы работали не достаточно усердно. Они были нашими врагами, хотя мы саботировали войну. Есть вещи о которых мы знаем и можем обсуждать их вместе, но что нельзя обсуждать их в присутствии англичан.
Ган: Должен сказать честно, что я бы саботировали войну, если бы был в состоянии сделать это.
7. Ган и Гейзенберг: обсуждал этот вопрос на едине. Ган объяснил Гейзенбергу, что он сам был очень расстроен из-за всего этого. Он сказал, что он не мог понять, почему Герлах воспринял это так сильно. Гейзенберг сказал, что понимает, потому что Герлах был единственным из них, кто действительно хотел победу Германии, потому что, кроме того, он осознавал преступления нацистов и не одобрял их, он не забывал от того факта, что он работал в Германии , Ган ответил, что он слишком любил свою страну и что, как ни странно это может показаться, именно по этой причине, что он надеялся на ее поражение. Гейзенберг продолжал говорить, что он думал, что владение урановой бомбой укрепит позиции Американцев против Русских. Они продолжали обсуждать ту же тему, что и раньше, то что они никогда не хотели работать над бомбой, и были рады, когда было принято решение сосредоточиться на двигателе. Гейзенберг заявил, что люди в Германии могли бы вынудить власть поставить необходимые средства в их распоряжении и освободить 100000 человек, чтобы сделать бомбу, и он чувствует себя так же как и американцы. Он говорил себе, что ничто не имело значения кроме того, что Гитлер должен был выиграл войну, это, возможно, удалось бы, но на самом деле они не хотели, чтобы он выиграл. Ган признал, что он никогда не думал, что поражение Германии повлечет такую страшную трагедию для своей страны. Затем они перешли к обсуждению чувств британских и американских ученых, которые усовершенствовали бомбу, и Гейзенберг сказал,что в их случае это совсем другое дело, так как они считали Гитлера преступником. Они оба надеялись, что новое открытие будет в конечном счете благом для человечества. Гейзенберг продолжал размышлять о видах использования, как Америка поступит с новым открытием и задавался вопросом, будут ли они использовать его, чтобы получить контроль над Россией, или ждать, пока Сталин скопирует его. Они задались вопросом сколько бомб существовало.
Гейзенберг: Возможно, они ничего не больше не делали, кроме как произвели 235-й и сделали бомбу с ним. Тогда должно быть огромное число научных вопросов, над которыми было бы интересно работать.
Ган: Да, но они должны помешать Русским сделать это.
Гейзенберг: Хотелось бы знать, что Сталин об этом думает. Конечно, у них есть такие люди как Ландау, и они тоже могут это сделать. Это не сложно сделать, если знаешь про расщепление. Весь метод заключается в разделении изотопов.
Ган: Нет, в этом отношении Америка и все англосаксоны значительно превосходят их. У меня ощущение, что японская война закончится в ближайшие дни, и тогда мы, скорее всего, будем отправлены домой довольно скоро, и все будет гораздо проще, чем это было раньше. Кто знает, может это благословение в конце концов?
8. Гости решили между собой, что они не должны внешне показать свою озабоченность. Вследствие этого они настаивали на игральных картах, как обычно до полуночи. Вайцзекер, Виртз, Гартек и Багге остались после того, как все остальные уже легли спать. Состоялся следующий разговор:
Багге: Стоит отдать должное этим людям за мужество, чтобы так рисковать многими миллионами.
Гартек: Мы бы тоже преуспели, если бы высшие власти сказали : «Мы готовы пожертвовать всем»
Вайцзекер: В нашем случае даже ученые говорили, что это не возможно.
Багге: Это не правда. Вы сами были на этой конференции в Берлине. Кажется, что это было 8 сентября, все спрашивали - Гейгера, Боте и Вас, Гартек. И все говорили, что это должно быть сделано сразу. Кто-то сказал: «Конечно, этот вопрос остается открытым, все следует сделать как надо.» Вслед за этим Боте встал и сказал: «Господа, это должно быть сделано». Тогда Гейгер встал и сказал: «Если есть хоть малейший шанс, что это возможно - это должно быть сделано». Это было 8 сентября '39.
Вайцзекер: Не знаю как вы можете так говорить, половина людей была против.
Гартек: Против были ученые, которые ничего в этом не понимали, а из тех кто понял лишь треть высказалась против. 90% ничего не поняли, и 90% высказались против. Мы знали, что это может быть сделано в принципе, но с другой стороны, мы понимали, что это было ужасно опасно.
Багге: Если бы немцы потратили 10 миллиардов марок на это и ничего не получилось, у всех физикиков полетели бы головы головы.
Виртз: Дело в том, что в Германии очень мало кто верил в это. И даже те, кто
были убеждены, что это можно сделать, не все работали над этим.
[...]
Виртз: Коршинг действительно был прав, когда сказал, что в урановой группе было не очень тесное сотрудничество, в отличие от того, что сказал Герлах. Герлах на самом деле работал против нас. Он и Дибнер работали против нас все время. В конце концов они даже пытались увезти двигатель от нас. Если немецкий суд будет изучать вопрос о том, почему это не удалось сделать в Германии, то это будет очень опасное дело. Если бы мы все начали работать должным образом в 1939 году - все было бы в порядке.
Гартек: Тогда нас бы убила британская секретная служба.
Виртз: Я рад, что это было не так, в противном случае мы все были бы мертвы.
[...]
9. Герлах и Гейзенберг долго беседовали в комнате Герлаха, разговор затянулся на половину ночи. В ходе этого разговора они повторили большинство заявлений, которые были сделаны в ходе общего разговора внизу и уже сообщались. Ниже приведены выдержки из беседы:
Герлах: Я никогда не думал о бомбе, все, что я хотел это сделать все, чтобы развить открытие Гана для нашей страны.
[...]
Гейзенберг: Я до сих пор убежден, что наша цель была действительно правильной и что тот факт, что мы сконцентрировались на уране может дать нам возможность сотрудничества. Я считаю, что этот урановый бизнес даст англосаксонам такую огромную силу, что Европа станет блоком под управление англо-саксонов. Если это так, то это будет очень хорошо. Интересно, будет ли Сталин быть в состоянии противостоять так, как он сделал в это прошлом.
Герлах: Если бы у Германии было оружие, что бы выиграть войну, то Германия была бы права,а другие нет. В любом случае в Германии сейчас лучше, чем было бы после победы Гитлера.
Гейзенберг: Я так не думаю. С другой стороны, дни маленьких стран закончились. Предположим, что Гитлеру удалось создать его Европу и в этой Европе не было урана.
Герлах: Если бы мы действительно планировали урановый двигатель - летом 1944 года мы не имели бы бомбу - и это было бы подано надлежащим образом с пропагандистской точки зрения.
Гартек: Это могло бы быть основой для переговоров. Было бы основой для переговоров для любого другого правительства Германии, но не для Гитлера.
Герлах: Я встретил свое падение с открытими глазами, но я думал, что попытаюсь спасти немецких физиков и немецкую физику, и в этом я преуспел.
Гейзенберг: Возможно, немецкие физики будут иметь возможность сотрудничать в рамках большой западной группы.
[...]
Гейзенберг: Мне кажется, что разумным для нас будет попытаться работать в сотрудничестве с англосаксами. Мы можем сделать это сейчас с осознанием того, что они вероятно будут, доминировать в Европе. Понятно, что такие люди, как Чедвик и Червел обладают значительным влиянием.
[...]
10. Виртз и Вайцзеккер обсудили ситуацию в их комнате. Вайцзеккер высказал мнение, что ни один из них не работал действительно серьезно на уран за исключением Виртза и Гартека. Он также обвинил Герлаха и Дибнера в саботаже. Виртз выразил ужас, что союзники использовали новое оружие. Они продолжали обсуждать возможность Русских открыть секрет и пришли к выводу, что им не удастся сделать быстрее чем за десять лет. Они продолжил беседу:
Виртз: Мне кажется, что политическая ситуация Сталина полностью изменилась.
Вайцзеккер: Я надеюсь, что это так. Сталин, конечно, еще не понял этого. Если американцы и англичане были хорошими империалистами, то они будут атаковать Сталина завтра, но они не будут делать этого, они будут использовать бомбу в качестве политического оружия. Конечно, это хорошо, но результатом будет мир, который будет продолжится до тех пор, пока русские не создадут бомбу, а затем обязательно будет война.
В этот момент Гейзенберг присоединился к Виртзу и Вайцзеккеру. Были приняты следующие замечания:
[...]
Вайцзеккер: Наша сила в настоящее время это то, что мы «не-нацисты».
[...]
Вайцзеккер: Я признаю, что после этого я больше готов вернуться в Германию, несмотря на продвижение русских.
Виртз : Мои худшие опасения реализовались в связи с осложнениями, которые сейчас будут возникать о нас.
Гейзенберг: Я считаю, что мы сейчас гораздо больше связаны с англосаксами, чем мы были до этого, у нас нет возможности перехода к русским, даже если бы мы хотели.
Виртз: Они нас не отпустят.
Гейзенберг: С другой стороны, мы можем сделать это с чистой совестью, потому что мы видим, что в ближайшем будущем Германия будет находиться под влиянием англо-саксонов.
Виртз: То есть оппортунистическое отношение.
Гейзенберг: Но на данный момент трудно думать иначе, потому что никто не знает, что лучше.
Вайцзеккер: Если меня спросят за какую сторону я предпочел бы работать, конечно, я бы сказал ни за одну из них.
11. Дибнер и Багге также обсудили ситуацию в наедине следующим образом:
Багге: Как вы думаете, что произойдет с нами сейчас?
Дибнер: Они не пустят нас обратно в Германию. В противном случае русские примут нас. Совершенно очевидно, что они сделали; они только что получили некоторую систему, отличную от нашей. Если такой человек, как Герлах был бы там раньше, все было бы иначе.
Багге: Герлах не несет ответственности, он принялся за работу слишком поздно. С другой стороны, совершенно очевидно, что Гейзенберг не был подходящим человеком для него. Трагедия заключается в том, что Коршинг прав в замечаниях, которые он сделал Герлаху. Я думаю, что это абсурдно Вайцзеккеру говорить, что он не хотел добиться успеха. Это может быть так в его случае, но не для всех нас. Вайцзеккер был не тем человеком, чтобы сделать это. Гейзенберг не мог убедить кого-либо, что все это зависит от разделения изотопов. Ведь разделение изотопов рассматривалось как вторичный предмет. Когда я думаю о своем собственном устройстве - он был бы сделан против воли Гейзенберга.
Дибнер: Теперь другие попытаться дослужиться до майора и продать себя. Конечно, они могут делать то, что им нравится с нами сейчас, мы им не нужны вообще.
[...]
Багге: Вы не можете винить Шпеера,он один из всех ученых довел дело до конца. Это было невозможно, так как у нас не было никого в Германии, кто на самом деле разделил уран. В Германии не было никаких масс-спектрографов.
Дибнер: Они все потерпели неудачу. Волхер и Герцога хотели построить его, но они не смогли.
12. Гости отправились спать около 1.30, большинство из них, по всей видимости провели несколько встревоженно ночь судя по глубокими вздохам и случайным крикам, которые были слышны ночью. Было также значительное количество прогулок по коридорам.
III. 7 августа.
1. Утром 7 августа гости читают газеты с большой жадностью. Большую часть утра было проведено за чтением.
[...]
4. Герлах и Лауэ обсудить позицию Нильса Бора и ту роль, которую он играл. Герлах сказал, что он был очень расстроен по этому поводу, так как он лично поручился за Бора правительству Германии. Лауэ сказал, что не стоит верить всему, что появляется в газетах.
5. В разговоре с Лауэ, Вайцзекер сказал, что пройдет не много времени, когда имена немецких ученых появятся в газетах и что пройдет много времени, прежде чем они смогут очистить себя в глазах своих соотечественников. Он продолжал цитировать из газеты, что мы были не в состоянии контролировать энергию, из которой он предполагал, что мы были не готовы к урановому двигателю, так что их работа будет по-прежнему будет иметь очень большое значение. Он закончил словами:
Вайцзеккер: История отметит, что американцы и англичане сделали бомбу, и
что в то же время немцы, под гитлеровским режимом, произвели работоспособный двигатель. Другими словами, мирное развитие двигателя урана было произведено в Германии под гитлеровским режимом, в то время как американцы и англичане разработали это жуткое оружие войны.
7. В разговоре между Виртзем, Вайцзекером и Гейзенбергом,
Гейзенберг повторил, что в июле 1944 года высокопоставленный чиновник СС пришел к нему и спросил, всерьез ли он полагает, что американцы могли бы сделать атомную бомбу. Он сказал, что, по его мнению, это было абсолютно возможно, так как американцы могли бы работать гораздо лучше и быстрее, чем они. Вайцзекер вновь выразил ужас при использовании оружия и Гейзенберг ответил, что если бы они производили и сбросили такую бомбу, они, безусловно, были осуждены как военные преступники, сделав "самымое дьявольское, что можно себе представить".
Источник: Операция «Эпсилон» (6th -7 th August 1945) National Archives and Records Administration, College Park, MD, RG 77, Entry 22, Box 164 (Farm Hall Transcripts).
Источник немецкой стенограммы: Dieter Hoffman, Operation Epsilon: Die Farm Hall Protokolle oder die Angst der Alliierten vor der deutschen Atombombe. Berlin: Rohwohlt, 1993, pp. 145-77.