Василий Гатов
СЦЕНАРИЙ НОМЕР N: СЛУЧИЛОСЬ ЗАВТРА
Все персонажи условны, все совпадения придуманы
Что будет происходить со страной ХХ, ее властью, ее населением и ее экономикой, если завтра…
…В привычное для пробуждения время из спальни Президента страны ХХ никто не вышел. Подождав приличествующие полчаса, первый прикрепленный приоткрыл тихонько бронированную дверь. Постель Президента, специально расположенная так, чтобы вошедшему потребовалось сделать несколько шагов, прежде чем он увидел бы спящего лидера (а у того, между тем, была бы возможность задействовать сложный механизм эвакуации через потайной люк), была пуста. Люк эвакуации был закрыт, банный халат президента, брошенный, лежал в ногах кровати, свежая одежда — спортивный костюм — осталась нетронутой на тумбочке. Президента не было. Ни в спальне, ни в ванной комнате, ни в секретном, известном только Самому и прикрепленным «отсеке безопасности» в глубине спальни.
Первый прикрепленный замер на минуту — в его сознании закрутились страницы инструкций, весь опыт личной охраны, который он начал получать еще в «девятке». В дверях стоял второй личный охранник и не понимал, почему старший мечется по спальне.
Через несколько секунд по оперативной связи были проверены все варианты, которые могли бы «выпустить» Президента из резиденции, — иногда Сам пользовался экзотическими способами эвакуации, как будто ждал подвоха от основных кабинетов и коридоров.
Президента не было нигде.
Согласно инструкции, первый прикрепленный нажал кнопку «тревога» и срывающимся голосом доложил об исчезновении первого и главного охраняемого лица начальнику Главной Службы Охраны. Генерал М. дослушал доклад до слов «… и его вообще нигде нет», прервал первого прикрепленного и сказал:
— Никому больше ничего не говорить! Я выезжаю.
В следующие 15 минут были проверены все записи камер наружного наблюдения, а все присутствовавшие в резиденции сотрудники немедленно «выпотрошены» на предмет того, что они делали несколько часов, пока Президент спал. Никаких намеков. Никаких знаков.
Начальник Главной Службы Охраны генерал армии М., в чем был в этот ранний час, бежал к машине, подбрасывая грузное тело. В его голове проигрывались десятки сценариев — что могло произойти. Ординарец устной кодированной командой вызвал на объект группу быстрого реагирования; в группе — самые преданные, самые крутые, самые молчаливые люди на земле. Единственные, кроме по-собачьи преданных прикрепленных, кто мог узнать о происшествии и никому не разболтать.
ОТ ПРЕЗИДЕНТА МОЖНО БЫЛО ОЖИДАТЬ МНОГОГО, НО НЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ. ЭТО М. ЗНАЛ ТОЧНО, ИЗУЧИВ ГЛАВНОЕ ОХРАНЯЕМОЕ ЛИЦО ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ.
Между тем, с того мгновения, как обнаружилась пропажа, прошло уже около 40 минут. О том, что Президента нет на месте, знали уже человек 20: смена охранников, генерал М., несколько штабистов из особо доверенных (генерал проверял, не оказался ли Президент — по какой-то хитрой задумке — на соседних объектах, проверяя собственную и резервную охрану).
Президента не было нигде. Доехав до резиденции, генерал уже точно знал, что охраняемое лицо, главный человек страны и властелин ядерной кнопки, исчез. Не умер, не заболел, не впал в беспамятство. Просто растворился в воздухе. Ни наружное наблюдение, ни камеры, ни внешний периметр охраны ничего не видели. Никаких намеков на планируемое исчезновение — по крайней мере в тех контактах, которые проходили в присутствии охраны.
М. вызвал по спец.связи И., руководителя Администрации Президента, и — путаясь в словах — доложил о чрезвычайном происшествии.
* * *
Написанное выше — совершеннейшая фантастика, с неточными деталями, без знания протоколов, скажем, ФСО и без даже гипотетического представления о том, что и как должно происходить, если, например, с Путиным что-то случится. Я не претендую на лавры Эдуарда Тополя или Сергея Доренко, я о другом.
Конечно, существует порядок преемственности, установленный Конституцией. «Если что», временно исполняющим обязанности становится премьер-министр, главная задача которого срочно объявить выборы, которые должны пройти не позднее, чем через 90 дней[1]. Конечно, в сейфах соответствующих начальников наверняка лежат в закрытых конвертах инструкции о том, что следует делать в той или иной чрезвычайной ситуации. Как любят говорить в таких случаях диванные комментаторы, «любому дураку понятно», что будет происходить.
Но вот я себя считаю полным и окончательно оформившимся дураком, и в рамках литературного синопсиса стараюсь вообразить, какие механизмы и сценарии начнут реализовываться в случае, скажем, внезапной смерти или гибели национального, простите, лидера. Тем более — в случае менее реалистичном, как например, описанное выше «исчезновение»: Самого больше нет в наличии, с ним нет связи, он не контролирует «символы власти» и т. д. Но ведь никто не видел хладного тела, врач не констатировал остановку сердца… И формальные, прописанные законом процедуры — как бы это выразиться, будут явным мятежом, если вдруг окажется, что Сам решил пошутить, проверить лояльность своих нукеров.
И ВООБЩЕ ОСОБЕННОСТЬ РОССИЙСКОЙ СИТУАЦИИ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТО МЫ НЕ ЗНАЕМ, КАК ИМЕННО СРАБОТАЕТ «ЛИНИЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ»; БОЛЕЕ ТОГО — МЫ НЕ МОЖЕМ ДАЖЕ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ОНА ВООБЩЕ СРАБОТАЕТ.
Представьте себе, что описанные события происходят, скажем, завтра — в разгар дипломатического и эмоционального конфликта с Западом, с острым конфликтом в Восточной Украине, с разводками между разными европейскими странами и несколькими суперкорпорациями, которые рвут, как голодные волки, на части и бюджет, и «заначки» правительства. Вы готовы представить себе, что сплоченная вокруг Путина административная и силовая группировки добровольно отдадут бразды правления Дмитрию Медведеву — которого последовательно и целенаправлено унижали, как в годы его президентства, так и, тем более, после? Вот так приедут генерал М., выхваченный из постели Председатель Верховного Суда З. и руководитель Администрации И. к нему, приведут к присяге и отдадут «ядерный чемоданчик»? И составят коммюнике о том или ином непонятном событии — будь то непредвиденная кончина или, как предполагается выше, исчезновение в духе легенды о старце Федоре Кузьмиче? И вернутся в свои кабинеты ожидать любых решений человека, который, наверняка, на всех них имеет бо-о-о-ольшой зуб? Ведь это депутаты и сенаторы относительно неприкосновенны в те самые 90 дней, так как и.о. Президента ограничен в праве распускать Думу и Совет Федерации. А вот все назначаемые чиновники любого уровня бессильны перед правом главы государства, даже с приставкой «и.о.».
КАКОЙ СЦЕНАРИЙ ЗАГОТОВЛЕН У ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ ИГРОКОВ И ИСПОЛНИТЕЛЕЙ НА КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ? ЕСТЬ ЛИ ОН ВООБЩЕ?
Ведь в сознании большинства людей, причастных к кремлевской вертикали, только одна мысль: «Он собирается жить долго, очень долго, и править долго, очень долго править» (я буквально цитирую одного кремлевского человека). Зачем планировать и прогнозировать, если можно и нужно действовать по ситуации? Планирование, прогнозирование, формирование образа будущего (а без образа будущего никак не склеивается идеологическая основа настоящего) — все в лучшем случае становится краткосрочным.
Выборы? — Ну, поближе к 2016–2017 годам станет понятно, будут ли они вообще. Какие-то — будут, но по умолчанию (Путина) никто особенно не сомневается, что это будут «выборы», такие же несвободные и управляемые, какими были все волеизъявления с первого дня пребывания его у власти.
Экономика, ее развитие? — Да-а-а-а-а, — отвечает условный чиновник, — было бы неплохо, чтобы все это как-то там развивалось. Но невозможно спланировать — какие ограничения на что-нибудь придут завтра в голову Самому и его верным депутатам, какие перемены случатся во внешней или внутренней политике. Это как с погодой: мы можем, конечно, рассчитывать на средний урожай, но и засуха, и наводнение равновероятны, и они даже более вероятны, чем ровный и спокойный ход вещей.
Реформы? — О чем вы, какие реформы! Реформы — это план, это смотреть на 10–15 лет вперед, а там ничего не видно, потому что нам не говорят, что именно там нужно увидеть. Кроме того, реформы всегда ведут к росту конфликтности в обществе, а политические руководители только и говорят о том, что в период кризиса конфликтность надо снижать, поменьше раздражать население.
Вот тут-то и прорывается самая большая проблема.
Что такое «Россия цели», «Россия, которую Путин оставит»? (Либералу, в том числе и мне, очень хочется написать «наконец оставит в покое».) Какие характеристики этой будущей страны можно вычитать в словах Путина и словах тех, кто слышит Путина каждый день?
Про это условное будущее государство можно понять несколько вещей (для наглядности соберем их попарно):
— это государство может сказать, сколько у него будет ядерных подводных ракетоносцев и сколько ракет «Булава», но не может указать, какой целевой доход среднего домохозяйства будет в 2020-м, скажем, году;
— это государство может сказать, что оно будет добиваться «своих прав» в мировом сообществе, однако ничего не может сказать о том, как будут реализовываться права, гарантированные его гражданам, например, на образование, здравоохранение и свободу передвижения (я уж про остальные и не говорю);
— это государство может сказать, что проведет в 2018 году чемпионат мира по футболу, но не может сказать, как оно борется с бедностью — при 18% населения, доходы которых ниже прожиточного минимума.
Это довольно поверхностный анализ, основанный, скорее, на данных информационного поля, а не глубинных процессов внутри российской власти. Но, как предполагает Александр Эткинд в недавней статье «Putin’s Russia: An Exemplary Case of Hyper-Extractive State», «государственный эгоизм» является одновременно и следствием, и причиной отсутствия долгосрочного мышления — в том числе и институционального — в России. Та же проблема преемственности, которая поднята в фантастическом вступлении — это именно институт, а не одноразовый сценарий для конкретного случая. Одна из функций государства — после осмысления, буквально заново, его роли и функций в ХХ веке — обеспечение предсказуемости; и корпорации, и граждане не должны строить свои планы в симфонии с избирательным циклом или сроком дожития «национального лидера».
Смена партии у власти, замена одного лица на другое не должна сказываться на функционировании институтов.
Эта стабильность не имеет ничего общего с «путинской стабильностью»; ровно наоборот. Если вспомнить осенние высказывания замглавы Администрации Владислава Володина, утверждавшего, что между Россией и Путиным стоит знак равенства, и «без Путина нет России», это становится очевидным: обществу направляется сообщение, целая система сообщений о демиургическом значении Президента, о тотальной зависимости настоящего от него и его решений.
Парадоксальным образом, этот «примат настоящего времени» связан и с приоритетом чиновничьего класса. Как пишет Эткинд, в гипер-экстрактивном государстве,
население становится экономически необязательным [элементом] и политически бессмысленным для интересов элиты, управляющей государством. Население, вместо того, чтобы быть источником благосостояния государства, становится зависимым от благотворительности элиты.
Учитывая, что в производстве и доставки нефти, газа и других «экспортных ресурсов» задействовано не более 2% населения России, остальные люди, их судьбы, настроения и жизненные планы для правящего класса становятся скорее обузой, особенно при возможности манипулировать их социальным поведением с помощью почти абсолютной медиа-монополии.
ТО, ЧТО МЫ НАЗЫВАЕМ «РОССИЙСКИМ ГОСУДАРСТВОМ», ОЧЕНЬ МНОГО ДУМАЕТ О СВОЕМ БУДУЩЕМ КАК БУДУЩЕМ СОВОКУПНОСТИ ЧИНОВНИКОВ — И ПОЧТИ НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ СКАЗАТЬ О БУДУЩЕМ ОСТАЛЬНЫХ 130 С ЛИШНИМ МИЛЛИОНОВ.
В отношении остальных граждан доминирует принцип «ну, как получится». В то же время в отношении «государства» основные принципы почти олимпийские: «главное — не победа, а участие в распределении ренты» и «быстрее, больше, жирнее». Коллективный разум силовой и чиновной аристократии, конечно, не поврежден полностью — в чиновной среде, безусловно, есть люди, искренне работающие на благо общества в целом и конкретных избирателей в частности. Они даже пытаются организовывать какое-никакое «будущее», в рамках своих полномочий и своего понимания целей. Но как совокупность «государство» объективно настроено только на консервацию, закрепление текущего состояния — прежде всего, в модели «лишь бы с Самим ничего не случилось».
И я не случайно вывел в фантастической зарисовке из начала образ охреневшего от неожиданности охранника: в жизни «слуг государевых» нет, на самом деле, будущего. Есть только настоящее, текущее расписание событий. Что-то случилось — будем реагировать, что-то изменилось — по ситуации, но и по инструкции. Эта инструкция — в первую и последнюю очередь предписывает заботу о бесконечно возможном существовании «охраняемого лица».
* * *
…В тот миг, когда глава Администрации И. понял, что Президент именно исчез, в глазах у него потемнело.
Если бы Он был мертв, алгоритм Конституции работал бы с обреченной и обрекающей неизбежностью: временные бразды правления, до выборов, пришлось бы вручить премьер-министру М., провести траурные мероприятия, объявить выборы и аккуратно организовать на них победу министра обороны Ш.
«Конечно, — проскочила первая мысль в голове главы Администрации, — для этого понадобится нейтрализовать премьера, чтобы у него даже мысли не возникло баллотироваться самому». Но уже вторая, третья и целый шквал дальнейших мыслей были о другом. А если Президент просто проверяет лояльность? Если он придумал какую-то особую штуку, невероятный тактический розыгрыш, который направлен против меня? Против всех наших, кто стоял у трона и защищал его? Премьеру-то что, он временно исполняет обязанности, это он по закону делает, — но как быть с тем, что Сам пропал, а не умер?!
— М., ничего не случилось. Он же не умер?
— Те-е-ела нет, — почти шепотом на другом конце откликнулся генерал.
— Значит, мы просто исходим из того, что он есть. Живой и светится. Болен, например. Никто ничего не должен знать. Если он жив, то будет сигнал от него, я уверен. А он — жив, — глава Администрации сделал голос жестким и четким, взяв себя в руки, — и никто из твоих…
— Так точно, никто и ничего, — ответил генерал.
Следующие три дня для всего гигантского чиновничьего аппарата Президент был болен. Глава Администрации просчитывал варианты; хорошего среди них не было.
Президент не объявился ни в своей любимой южной резиденции, ни в отдаленном замке на озерах, где проводил иногда летние выходные, отключив почти все виды связи ради рыбалки и сна.
РАЗВЕДКА ПОКА НЕ СООБЩАЛА НИЧЕГО ПОДОЗРИТЕЛЬНОГО ИЗ ВАШИНГТОНА И ЛОНДОНА — ЗНАЧИТ, ИНФОРМАЦИЯ НЕ УТЕКЛА.
Попытки премьера прорваться к больному президенту, равно как и излишнее рвение руководителей государственных корпораций — так называемых «друзей», — удалось пресечь, сославшись на личное распоряжение «не беспокоить ни по каким поводам, держаться в рамках уже принятых решений».
Сообщать об исчезновении (или смерти?) президента было бы самоубийством. А вдруг Сам жив и просто выжидает, когда у друзей кончится терпение и они начнут делить власть? На самом деле нельзя даже пошевелиться, не запустив все механизмы разложения, которые главе Администрации были прекрасно известны. Премьер в качестве исполняющего обязанности — неизбежен, но как в ситуации исчезновения Президента поведет себя наиболее реальный — сегодня — претендент на его место (которое, в общем, непонятно, освободилось ли) — министр обороны Ш.? Захочет ли рисковать — в том числе собственной шкурой? А может, наоборот, вздохнет и скажет: «Ну, если надо…»
Отсутствие президента, было ясно главе Администрации, — это отсутствие сдерживающего фактора, который останавливал — почти всегда — горячие и холодные войны в среде высшего чиновничества. Как поведут себя «присяжные» — военные, полицейские, даже свои, то бишь спецслужбы, — в ту минуту, когда премьер будет приведен к присяге (не в шутку, как в прошлый раз, а по-настоящему, без действительного «первого лица», стоявшего у него за спиной)?
…Из «первой приемной» звонит помощник: идет вызов по «красному телефону», линии связи с Президентом США, установленной после Карибского кризиса. «Дошли слухи о болезни», — подумал глава Администрации и передал офицеру, что будет в комнате спецсвязи через несколько минут.
По негласному протоколу, он был единственным, кто мог отвечать по «красной линии», кроме самого Президента…
* * *
«По правде говоря, я завел моего героя (или героиню) в такое безвыходное и запутанное положение, что сам не знаю, как теперь с ним (или с нею) быть, а поэтому умываю руки и предоставляю ему (или ей) самостоятельно отыскать выход или оставаться в том же положении. Я надеялся, что выпутаться из этого небольшого затруднения довольно легко, но оказалось, что это далеко не так», — писал Марк Твен в рассказе «Средневековый роман». В отличие от великого писателя, я оставляю вас в размышлениях не о сюжете, а том, насколько бездарен и бессмыслен тупик, в котором будущее 130 миллионов человек полностью и целиком зависит от конкретного мужчины, создателя и архитектора существующего режима. К сожалению, от него же зависит и такая простая и ясная вещь, как «процедура будущего» — ясное понимание порядка изменений в стране, обществе, власти после того, как случится, как минимум, биологически неизбежное. Полагаться на случайную реакцию, на возможность «придумать по обстоятельствам» — недостойно, глупо и безответственно
http://www.inliberty.ru/blog/1813-scena … los-zavtra
